[Heatherbell]

Пес

Автор: L.Brazy

По заявке: СБ/ДМ, NC-17, ченслеш.

Офигительная история, которую автор ошибочно полагает зоофилией, хотя по прочтении зоофилом себя чувствует читатель.



Пес


Запах был очень странным, неприятным, и возбуждающим одновременно – гнилая деревянная труха, пыль, плесень, пожухлая мертвая листва, занесенная с улицы на подошвах ботинок вместе с жирной лесной почвой. Пахло чужаками, людьми, нагло ввалившимися в место, которое он уже привык считать чем-то своим. Черный пес фыркнул и повернул голову в сторону черного провала входной двери, жадно втягивая ноздрями сырой весенний воздух – чужаки пахли чернилами, шерстью форменных мантий, огневиски, сливочным пивом и целым букетом странных ароматов, словно где-то в глубине Визжащей хижины разлили котел с неизвестным зельем. Школьники? Тогда откуда огневиски и пиво?

Старые доски под мягкими лапами еле слышно поскрипывали, когда пес потрусил внутрь дома, прижимаясь к стенам и с любопытством заглядывая во все открытые двери в поисках неведомых чужаков. Они обнаружились во второй комнате – два здоровых бугая на полу, храпящих вповалку друг на друге. Пес еще раз понюхал воздух и затряс головой, почувствовав острый спиртной перегар, вырывающийся из открытых ртов вместе с хриплым дыханием. Школьники. Еще не взрослые, но уже и не детеныши, по человеческим меркам – лет четырнадцать - пятнадцать. Щенки.

Собака медленно прошлась по комнате, тыкая носом во все углы – запах неизвестных зелий исходил от нескольких маленьких пузырьков, валяющихся под покосившимся подоконником. Мята, куриный помет, кровавый крыжовник – пес смутно вспомнил, что это редкий и сильный катализатор для стимулирующих зелий – и еще какие-то неизвестные, но притягательные запахи, от которых хотелось лечь на пол и долго кататься на спине, взбрыкивая в воздухе лапами. Человек, внезапно проснувшийся в собаке, с удивлением отметил, что его животная маска, с которой он почти не расставался весь последний год, внезапно напомнила ему, что на улице весна, рыхлый снег проваливается под лапами, солнце нагревает свалявшуюся черную шерсть, а воздух тревожно и сильно пахнет весной, рассказывая об извечном законе природы, заставляющим лезть щепка на щепку.

Смущенный таким открытием, пес громко чихнул, и брезгливо ощерился, показав желтые острые клыки – он человек, а не собака, и инстинкты животного всегда должны быть под контролем разума, а не запахов. Он даже подумал о том, чтобы прямо сейчас, сию минуту вернуться в человеческий облик, но… Слишком опасно, слишком рискованно… А вдруг как пьяные щенки, баловавшиеся стимуляторами, мешая их со спиртным, сейчас проснутся, увидят беглого мага, и с воплями помчатся в школу, доносить? Может быть и не помчатся, но зелено-серые шарфы на покрасневших от храпа шеях ясно говорили – донесут… Эти – с радостью донесут. Ну и пусть спокойно дрыхнут. Он даже немного пожалел молодых идиотов, заметив расстегнутые ширинки и ворох похабных журналов на полу. Да, он бы в их годы точно не отказался от подобного эксперимента, только вот кровавого крыжовника, не только усиливающего действие зелья, но и дарящего сладкие эротические галлюцинации у него не было.

Человек мысленно пожал плечами и черный пес, оставшись удовлетворенным осмотром, потрусил дальше по коридору, уже не ожидая увидеть что либо интересное. И он не увидел, если сразу бы перекинулся в человека, как и хотел, но собачий острый слух заставил пса остановиться и поставить торчком мягкие треугольники ушей, а голову повернуться вслед тонкому странному запаху, перед которым невозможно было устоять. Самка. Где-то в глубине полуразрушенного дома тихонько поскуливает течная самка, молоденькая и ждущая сильного самца. И вокруг ни одного соперника, которого пришлось бы отталкивать боком, с удовольствием впиваясь в загривок клыками, пьянея от ароматной терпкой крови, действующей посильнее волшебного крыжовника, свалившего в эротический сон двух слизеринских детенышей в соседней комнате. Человек внутри животного заметался между любопытством, здравым смыслом и манящим запахом, сопротивляться которому становилось все труднее и труднее по мере того, как широкие мохнатые лапы отмеряли последние метры до порога заветной комнаты, казавшейся сейчас самым важным местом на земле. Только посмотреть. Просто посмотреть, что это такое и откуда здесь взялось. Посмотреть и сразу рвануть в лес, и бежать до самого озера, иногда зарывая морду в редкие снежные островки, успокаивая сильный зуд, поселившийся между черным треугольником носа и янтарными глазами. И делать вид, что эти мысли его собственные, вполне осознанные, а не отражение компромисса между человеком и зверем.

Но встав лапами на рассохшуюся доску порожка и осторожно заглянув в открытую дверь, он глухо заворчал, прижимая к голове уши. Самки в комнате не было, здесь вообще не было ни одной собаки или какого-нибудь другого животного – просто пыльная комната, такая же как весь дом, с такими же обрывками обоев, свисающими с обшарпанных стен, и серыми клубами паутины в углах. Но запах… Маг почувствовал, как у него становится дыбом жесткая шерсть на загривке, когда из-за рваного полога кровати, стоящей у окна, послышался слабый всхлип и неразборчивое ругательство. Именно там находился источник самого лучшего запаха, к которому невозможно было подобрать сравнения, такой он был острый, сильный и пряный. Пес широко облизнул черные щеки, сделал несколько шагов к кровати и просунул длинную морду в прореху пыльного полога, разрываясь между вполне человеческим любопытством и животным желанием найти ту, что ждет только его, и никого другого. Но увиденное заставило его поджать хвост, и, присев на задние лапы, громко заворчать, приподнимая губу и обнажая клыки.

Посреди кровати, застеленной выцветшим покрывалом неопределенной расцветки, металась тонкая мальчишеская фигура. Пес удивленно смотрел, как длинноногое существо вскрикивает, стонет, ерзает спиной по матрасу, тащит на себя обрывки ткани, запутываясь пальцами в длинных нитках ветхой расползающейся материи, мотает из стороны в сторону белокурой головой, и в остервенении бьет кулаком по кровати. Маг чихнул, отфыркиваясь от свербящей невесомой пыли, с каждым ударом взлетающей над кроватью и перебивающей аромат, исходящий от потного белого тела. Он подошел поближе и положил большую лобастую голову на край матраса, рассматривая странное наваждение, неведомо как оказавшееся в этом доме.

Лицо мальчика показалось ему знакомым, но ни имени, ни фамилии он вспомнить не мог, одурманенный призывным запахом, теперь казавшимся плотным и обволакивающим, лишающим воли и разума. Только где-то далеко-далеко мелькнули и пропали непонятные слова «Слизерин» и «Малфой», не сказавшее зверю ничего, а в человеке вызвавшее тревогу и желание побыстрее убраться из этого дома, и перестать жадно рассматривать тонкое гладкое тело, подскакивающие на рваном матрасе, словно мальчишку бьет сильнейший припадок.

«Да, это крыжовник…Крыжовник, алкоголь и какое-то зелье, или катализатор, потому так и пахнет… сколько же он выпил?... бедный парень…» - вяло отметил человек, уже не пытаясь сопротивляться запаху, толкавшему пса подойти поближе и лизнуть блестящую белую кожу, пробуя на вкус восхитительный соленый пот. То, что это должно быть восхитительно, он уже не сомневался – то, что он принял за аромат самки, было всего лишь гремучей смесью несопоставимых ингредиентов, помноженных на жар распаренного молодого тела. Мальчик коротко вздыхал, что-то бормотал в бреду, то тоненько поскуливал, то принимался громко ругаться, облизывая потрескавшиеся губы с красной обветренной каймой. И ничего не видел - тонкие розовые веки были плотно зажмурены, а когда чуть приоткрывались, то в узкой щели между слипшимися ресницами мелькали синеватые белки закатившихся глазных яблок. Он грезил наяву, мучаясь неудовлетворенным желанием, и маг, разглядывая вздрагивающее тело круглыми желтыми глазами, на секунду вспомнил пропахший травами класс, сводчатый каменный потолок, лопающиеся пузыри на поверхности кипящего зелья, и размашистые рукописные строчки из старинной книги, рассказывающей о действии афродизиаков и стимуляторов. Недозрелый самец, выгибающийся на кровати и в изнеможении дергающий в кулаке побагровевший член, пытаясь снять сильнейшее возбуждение, с головой вляпался в ловушку, в которую попадали до него почти все юные экспериментаторы, жаждущие новых острых впечатлений. Те двое, в соседней комнате, спокойно приняли свою дозу, помечтали, как положено, насладившись всем спектром тактильных и зрительных галлюцинаций, и спокойно уснули глубоким алкогольным сном. А этому, видимо, показалось мало.

Пес на мгновение оторвался от возбуждающего зрелища, опустил голову под ходящую ходуном кровать и сильно вдохнул затхлый воздух, стараясь не отвлекаться на аромат человеческого щенка, требующий наплевать на все и поддаться зову инстинктов. Нужный предмет отыскался сразу – маленькая склянка, с остатками маслянистой жидкости на дне, тускло блеснула у ржавой львиной лапы, заменяющей ножку кровати. Маг осмотрел пузатый стеклянный бочок, на всякий случай порычал на обломки рыжего сургуча, которым был когда-то запечатан флакон, и, прикрыв глаза, осторожно понюхал жирную зеленую лужицу, натекшую из узкого горлышка.

В ту же секунду он дернул головой, больно ударившись затылком о деревянное днище кровати – резкий запах неведомой настойки на спирту горячо опалил слизистую, заставив собаку громко и натужно фыркать, тряся головой и хлопая ушами. Из-под кровати он вылез на подкашивающихся лапах, грязный пыльный, совершенно потерявший ориентацию в пространстве, и даже не сразу понял, что дикая скачка на матрасе давно прекратилась. Теперь мальчик лежал, задрав вверх тонкие ноги, похожие на белые высокие свечи, и тихонько всхлипывал, несильно покачивая бедрами, словно в его ногах пристроился кто-то невидимый, осторожно натягивающий на себя мокрое потное тело. Пес смотрел через расплывающуюся зеленоватую дымку, как мокрый палец с пенной капелькой слюны, стекающей с розового ногтя, медленно ныряет в темную щель между сжатыми ягодицами, ерзает в ней, двигается, но не решается проникнуть глубже, размазывая слюну. Снова рука ползет ко рту, и опять возвращается обратно, и так несколько раз, пока мягкие белые полушария не заблестели мокрой скользкой кожей. И опять никакого проникновения, только тоненький всхлип, словно мальчишка на кровати жалуется неведомо кому, умоляя о помощи. И запах… Тот самый сильный аромат, теперь многократно помноженный на действие зеленого катализатора, от одного вдоха которого вместо человека, мага, думающего и мыслящего существа, умеющего справляться с инстинктами, появилось животное, требовавшее немедленно, сию секунду взять то, что ему положено по праву сильного.

Пес нерешительно вильнул толстым помелом хвоста, пытаясь сопоставить картину, представшую перед глазами, с тем, что ему говорил нос. По всему выходило, что перед ним лежит полностью готовый к спариванию объект, может быть, не совсем того пола, что задуман природой, но пахнущий так, как надо. Молодой белокурый самец вел себя правильно, как и положено младшему – не пытался показать, что он сильнее, не рычал и не скалил зубы. Не закрывался, а наоборот – поднимал ноги и раскидывал в стороны руки, демонстрируя в качестве подчинения незащищенный живот, пах и зад. И не смотрел в глаза, сразу признавая в черном лохматом кобеле доминантную особь. Оставался последний тест, должный развеять все сомнения насчет того, кто на самом деле лежит на рваном покрывале, и пес решительно поставил на кровать сильные лапы с комочками грязи, закатавшимися в шерсть.

Когда холодный мокрый нос ткнулся в горячую промежность, мальчик громко взвизгнул и вскинул бедра вверх, подхватив под колени длинные ноги, и прижимая их к животу. Пес втянул носом сильный мускусный запах, оценил раскрытую позу, должную означать полную готовность и признание его за главного, и лизнул белую кожу, проведя языком снизу вверх, от блестевшего слюной пигментированного отверстия ануса, до опухших бордовых яичек. Как он и предполагал с самого начала вкус и запах нетипичного партнера оказались восхитительными, наполняющими кровь адреналином и желанием немедленно вспрыгнуть сверху, отпуская на волю инстинкты, и властно подчиняя себе другую особь. Но все это будет потом, а пока терпкий аромат хотелось ощущать снова и снова, пить его, дышать им, и пес заработал языком, удобно устроившись на животе среди мягкого вороха рваных тряпок.

Подчиненный затих, перестал дергаться и кричать, только очень быстро и часто дышал широко открытым обветренным ртом, все так же не открывая глаз и прижимая к животу ноги. Пес внимательно анализировал медленно изменяющийся запах и вкус на языке – сперва резковатый и сильный, даже грубый, рассчитанный на привлечение внимания, он постепенно становился легким и сладким, как красные соцветия клевера на летнем лугу – молодой самец медленно успокаивался и расслаблялся, готовясь принять в себя доминанта. Почему-то пес точно знал, что означает то или иное ответное действие белокурого подчиненного, не успевшего даже отрастить в паху нормальную взрослую шерсть – так, белый редкий пух, сквозь который просвечивает мягонькая щенячья кожица. Знал, что молоденький недопесок скорее успокоится, если лизнуть полностью обнаженную головку члена, с повисшей на конце прозрачной капелькой, и мягко помассировать языком до боли затвердевшие яички. Знал, что означает глубокий вздох и громкое прерывистое дыхание, и когда эластичное мышечное колечко, обильно смоченное вязкой собачьей слюной, перестало вздрагивать, а тонкая розовая кожа вокруг него на вкус стала напоминать сладковатое сливочное масло, пес понял – пора.

Послушный недопесок сразу понял, чего от него хочет старший самец, стоило только несильно поскрести когтями мягкий молочный бок - медленно перевернулся и занял покорную позицию, опустившись на локти. Именно так, как и должен был поступить любой слабый на его месте - значит, запах не обманул, не подвел острое чутье. Пес навис над своим подчиненным, ласково и успокаивающе покусывая тонкую кожу горячего вспотевшего плеча, наслаждаясь нежным ароматом, широкими волнами расходящимся от возбужденного партнера. Тот тихо вздохнул, и поджал под живот ноги, сильнее выпячивая мокрый зад, показывая доминанту свою готовность. Хороший детеныш, уважающий силу и власть - пес уперся крепкими лапами в пыльный матрас, прижимая к себе широко разведенные бедра, и толкнулся заостренным длинным пенисом в потемневшее расслабленное отверстие, доказывая свое право быть сверху. Молодой самец тихонько заскулил, запрокидывая назад светловолосую голову, и сильно сжимая внутренние мышцы, но вырываться не посмел, только вцепился пальцами в ветхую ткань покрывала, разодранную длинными лохмотьями. Внутри у недопеска было сухо, очень горячо, очень тесно и никак не получалось втолкнуться до конца – пес вдруг вспомнил, что имеет дело с самцом, а не самкой, и задушенное попискивание может означать не только восторг, призванный раззадорить доминанта на более активные действия, но и боль. Молоденький подчиненный всхлипывал, положив голову на бок, покорно стоя на четвереньках и встречая задом быстрые короткие толчки - на сером от пыли лице заблестели длинные светлые дорожки слез. Псу вдруг стало жаль глупого школьника, обпившегося стимулятором и теперь пытающегося кончить любым способом – он протянул руку, отвел в сторону светлую прядку, прилипшую к вспотевшему лицу, и наклонился вперед к грязной щеке, собирая губами горьковатые капли.

- Больно… - прошептал мальчик, еле шевеля запекшимися губами, и вскрикнул, когда пес наконец-то толкнулся до конца, ударившись серебряной пряжкой ремня о распяленную промежность.

- Потерпи… - прохрипел доминант, не в силах остановиться. Все, что он мог сейчас сделать для своего партнера - это помочь расслабиться, и пес, ни минуты не задумываясь, просунул под мягкий живот руку, обхватив пальцами небольшой твердый член. Несколько минут он просто бездумно толкался в белое тело, наслаждаясь горячей сухой теснотой, двигаться в которой становилось все легче и легче. Он упивался теплым запахом тонкого белокурого мальчика, которого взял по всем правилам, и который теперь был его законной добычей, пусть и не отбитой у стаи конкурентов. Но это был его подчиненный, которого он заставил принять правила, продиктованные природой, заставил признать свою силу и право быть первым. Быть тем, чей запах навсегда впитается в гладкую кожу, переплетаясь со сладким ароматом клеверных соцветий. Быть тем, кого длинноногий блондинчик никогда не забудет, даже если потом все произошедшее будет казаться ему дикой галлюцинацией.

Вдруг белая худая спина под ним прогнулась, мальчишка жалобно и протяжно застонал, резко толкаясь назад и приподнимаясь над растерзанным покрывалом на вытянутых руках. Пес рыкнул, почувствовав ритмичное сокращение внутренних мышц, мягко сжавших его член, и вцепился зубами в скользкий от пота загривок, оставляя на тонкой коже красный неровный круг, помечая свою добычу личным клеймом. В сжатый кулак брызнула теплая жидкость, и, натягивая на себя до упора дрожащее тело, пес вдруг вспомнил имя своего подчиненного, прежде чем выплеснуть в него семя – Драко.

Они повалились на тряпки и вывернутую пыльную вату, торчащую из прорех матраса. Драко тяжело дышал, не в силах произнести ни слова, и только вяло отмахивался руками от чего-то, видимого только ему. Маг, только что бывший псом, удивленно поднес к лицу ладонь с быстро высыхающими потеками спермы, не понимая, что это, и откуда взялось. Только сейчас, когда действие волшебного запаха пошло на убыль, он начал понимать, что здесь произошло, и кто этот мальчик, раскидавший по кровати длинные белые руки, хрупкий и тонкий, похожий на католическое распятие. Ужас от случившегося и стыд на себя, не сумевшего победить в себе животное, уже подкрадывались к нему из темных углов обшарпанной комнаты, улыбаясь беззубыми проваленными ртами, обвешанные клоками паутины и старой пыльной ветошью. Магу вдруг стало страшно.

- Я запомню это… - пробормотал Драко непослушными губами, устраиваясь головой на плече мужчины. Тот недоверчиво покосился на светлую макушку, упирающуюся ему в подбородок, и вздохнул с облегчением – похоже, маленький Малфой за все время так ни разу и не открыл глаз.

- Конечно… - отозвался маг, поглаживая тонкие пальцы, доверчиво вложенные в его руку, - Конечно, - добавил он, увидев, что его подчиненный, наконец-то получив необходимую разрядку, крепко спит, прижавшись к хозяину теплым боком, - Ты запомнишь… А вот как теперь мне все это забыть?...